Новенькая благостно слушала эту ахинею. За трепотнёй и шуточками-прибауточками вечер прошёл на удивление быстро. Заметив в зале Цапу, чудом прорвавшегося на вечер через все кордоны, Ринат понял, что начинается самое интересное. До конца вечера осталось минут пятнадцать. Пятидесятилетний десятиклассник, извинившись перед Юлей, встал и покинул актовый зал, обещав скоро вернуться.
Ринат поднялся на второй этаж в тёмный коридор и простоял там до тех пор, пока школьники не начали расходиться по домам. Салахов спустился на первый этаж и, как и в тот раз, прошёл к закутку перед школьной столовой. Там, в темноте, одиноко плакала Юля. Десятиклассник подошёл к ней и участливо положил руку на плечо.
— Ты куда делся? — Новенькая с упрёком посмотрела на Рината зелёными глазами. — Ко мне этот дурак привязался, Цапа. Хочет, чтобы я с ним пошла.
Ринат покраснел, вспомнив, что тогда, в первый раз, он струсил и ушёл. Сейчас он твёрдо взял за руку Юлю и слегка сжал. Новенькая вскрикнула от боли: Салахов забыл про силовую подкачку. Он тут же ослабил руку и мужественно произнёс:
— Не бойся! Я провожу тебя. Пойдём.
Они вышли на школьное крыльцо, вокруг которого скучковалась Цапина банда. Ринат красивым движением демонстративно заслонил Юлю, выпятил подбородок и по-сериальному произнёс:
— Эта девушка пойдёт со мной!
Цапа замер от такой наглости. Выйдя из оцепенения, он прорычал:
— Ты придурок, гляжу, совсем обнаглел!
И тут же бросился на Рината, но, получив сокрушительный удар в челюсть, отлетел метров на пять, упал и, потрепыхавшись, замер. Хулиганы некоторое время соображали, затем скопом бросились на Салахова. Полтора десятка дегенератов, не меньше. Ринат сделал шаг вперёд, высоко подпрыгнул и, выписав в полёте невероятный крендель ногами, свалил зараз человек пять одним ударом. Не дожидаясь, пока оставшиеся придут в себя, Салахов схватил ещё двоих за воротники, приподнял как щенят, столкнул лбами и зашвырнул на растущую возле крыльца берёзу. Остальные хулиганы бросились врассыпную.
Супермен подошёл к очухавшемуся Цапе, продолжавшему лежать на асфальте, присел и заглянул ему в глаза.
— Если ещё раз ты подойдёшь к этой девушке ближе пяти шагов… — сказал Ринат, млея от собственной мужественности, — отправишься в реанимацию вместе со своими дебилами. Знаешь, что такое реанимация?!
Цапа часто закивал. Салахов удовлетворённо ухмыльнулся и повернулся к Юле. Та с испугом смотрела не на поверженного врага, а на освободителя. Ринат понял, что немного переборщил с подкачкой: не надо было столько силищи заказывать. Он, сильно потерев ладони о бока, отключил подкачку, чтобы снова случайно не причинить девушке боль.
И тут совершенно неожиданно из темноты появилось с полдесятка крепких парней с бритыми наголо черепами, в коротких тёмных куртках без воротников, узких джинсах и тяжёлых армейских ботинках.
— Эй, нерусский, ты чего наших девчонок клеишь? — процедил самый крепкий.
С изумлением Ринат разглядел на его запястье вытатуированную свастику. Салахов настолько растерялся, что не смог ответить на вопрос. Наци! Бритоголовые! Какие, к лешему, бритоголовые в начале восьмидесятых?! В провинциальном городишке? Откуда?! Чёртовы меминженеры! Вот это несклада так несклада!
— Россия для русских! — выкрикнул крепыш со свастикой, и вся пятёрка дружно вскинула руки в нацистской «зиге».
— Бей ублюдка! — заорал самый нервный бритоголовый, и вся пятёрка дружно бросилась к Салахову.
Стоящая сзади Юля взвизгнула. Ринат нырнул под руку одному из нападавших и, увернувшись от удара, соскочил с крыльца. От растерянности он забыл код активации подкачки: то ли ладоши потереть, то ли перекувыркнуться.
Вот и отдохнул в прошлом! Одно дело слышать «Россию для русских» в двадцать первом веке. Это нормально. Этот возглас и вскинутые руки Ринат неоднократно наблюдал. Пару раз ему даже доставалось от нацистов. Но это было там, в реале, в демократической России, а не в меморном тоталитарном СССР. Как эти негодяи сюда попали, тоже мемтуристы? Он подумал, какой разнос он устроит мемагентам из «Трансмема» за столь «прекрасный» отдых. Скорее всего, придётся в суд подавать и требовать возвращения денег. Может, и за моральный вред с них содрать стоит. Да бог с ними, с мемагентами — торгаши и есть торгаши! Им бы побольше мемтуристов набрать да слупить с них подороже. А вот куда Мемконтроль смотрит!
Это всё Ринат успел обдумать, пока спрыгивал с крыльца. Краем глаза он заметил бейсбольную биту в руках одного из нападавших. «В Советском Союзе не дрались битами!», успел он мысленно возмутиться новой нескладой, но получил сильный удар по голове и, перед тем как потерять сознание, услышал, как один бритоголовый сказал другому «Вот ведь работа собачья! Надо бы с Игоря Павловича премию стрясти».
По вечерам, как было принято в тысяча девятьсот тридцать седьмом году, в общей кухне огромной коммунальной квартиры проводилась общая спевка жильцов. Товарищ Марфуткина, начальник квартиры — начквар, дирижировала и зорко следила, чтобы никто из жильцов не отлынивал. О тех, кто плохо пел, она сразу же докладывала в НКВД. А дальше по накатанной: приезжал ночью «воронок», обыск, арест, пятьдесят восьмая статья и, естественно, ГУЛАГ. За плохое пение давали немного: кому пять лет, а кому десять с конфискацией. Сосед товарищ Николюкин, бывший комиссар и орденоносец, позавчера получил двадцать пять без права переписки: на строке «и славный Ворошилов поведёт нас в бой» он случайно поперхнулся и закашлялся. Товарищ Марфуткина сначала хотела пристрелить его на месте из маузера, с которым никогда не расставалась, но потом передумала и отдала Николюкина в руки народного правосудия.