Безальтернативная история - Страница 32

Но этого электората мало, и ушлый Владимир Степанович решил подгрести под себя и среднеобеспеченные слои населения — офисных клерков, мелких торгашей и разных прочих дизайнов-психологов. Но речами влиять на них гораздо сложнее, поэтому было решено использовать косвенные методы воздействия, а именно мемориум. Расчёт был сделан верный: средний класс, жадный до удовольствий, уставший от турецких и египетских курортов с убогими развлечениями и сенообразной едой, последнее десятилетие охотно путешествует в мемориум, считая последний чем-то вроде Антальи или Хургады. Поэтому Малыгин решил показать не особо умным клеркам, что на всём протяжении российской истории национализм являлся значимой силой. А для этого понадобилось не так уж много: хистусилитель высокой мощности да помощь оболваненного профессора мемористики. И теперь обыватели в мемориуме могут наблюдать злых большевиков-евреев, хороших националистов — спасителей русской нации и могучих предков — гиперборейских славян-ариев, конструирующих звездолёты.

Бурлаков потёр покрасневшие от бессонной ночи глаза, закурил и, будто только заметив, поглядел на профессора Воздвиженского.

— Утро доброе, штандартенфюрер от мемористики! — улыбнулся он с дружелюбием волкодава. — Как спалось в «обезьяннике»?

— Как в номере-люксе, — буркнул профессор, поудобнее усаживаясь перед полковником.

— Я скажу, даже лучше. У нас нары ортопедические: выправляют сколиозы и кифозы, улучшают кровяное давление… Жаль, что скоро придётся тебя в СИЗО отправить.

Полковник присел на краешек стола напротив профессора.

— Я там камеру одну присмотрел, Пётр Вениаминович. Попросил в ней для тебя местечко забронировать, — задушевно произнёс Бурлаков, выпуская дым в сторону Воздвиженского. — В камере твои соратники сидят, футбольные фанаты. Ребята общительные, весёлые. Жаль только, придётся им твою фамилию сообщить. А она у тебя, профессор, очень подозрительная. Да и внешность у тебя соответствует фамилии. Боюсь, ребятам не понравится.

Воздвиженский побелел, но продолжал угрюмо молчать.

— Хотя нет, я по-другому поступлю! — обрадовался своей мысли Бурлаков. — Там другая камера есть. В ней сидят братья Аслановы, головорезы и террористы. Я тебя к ним отправлю. А перед этим шепну, что ты любишь зиговать и пророку Мухаммеду в Коране разные недостающие части тела подрисовывать. До утра эти славные сторонники радикального ислама сделают из тебя, как бы помягче выразиться… муэдзина.

Полковник резко наклонился к профессору и быстро зашептал:

— А перед посадкой я тебя ещё в одну камеру на часок заведу. Там сидит один художник, спец по татуировкам. Он тебе наколочку сделает, свастику. А под ней напишет «Смерть мусульманам!» И я постараюсь сделать так, чтобы эти художества братья Аслановы заметили как можно скорее.

— Зачем вам это? — еле слышно спросил Воздвиженский.

Бурлаков не ответил. Он, словно впервые увидев профессора, отодвинулся и, прищурившись, заговорил:

— Гляжу я на тебя, учёный муж, и диву даюсь. Скажи, на кой ляд тебе понадобилось с нацистами связываться? Среди вашей яйцеглавой братии такое вряд ли встретишь. Кто любит на кухнях поговорить и под гитарку у костра поголосить, идут к либералам. Пошустрее и покарьеристей — к патриотам. Нытики и неудачники — к коммунистам. А чем тебя арийцы соблазнили?

— Вам не понять, — еле слышно прошептал профессор.

— Отчего же! Скажи, попробую уяснить, всё-таки коллеги мы по вузу. Торгашей арбузных по рынку гонять нравится? Или в ОМОН с футбольных трибун огрызками кидать? Или форма нравится чёрная; так ты вроде не гламурная девица без мозгов… А, может, тебя таджики с молдаванами раздражают, которые плитку кладут на улицах? Тогда у тебя, брат, комплекс неполноценности. Потому что от плиточника куда больше пользы обществу, чем от твоей научной демагогии и писулек.

— Националисты мне с научной работой помогли… — пискнул Воздвиженский.

— С какой это?! — удивлённо вскинулся полковник. — Доктрина «вечного льда»? Арийская физика? Или что-то вроде «Ещё к вопросу о величине надбровных дуг у неполноценных народов»?

— С моими исследованиями по футурной мемористике, — уже смелее заговорил профессор, — на которые у родного правительства денег не нашлось. А всё потому, что в правительстве одно дубьё сидит. Недоучки, умеющие только выпучивать глаза, орать лозунги и прогибать позвоночник!

— Батюшки мои! — картинно всплеснул руками Бурлаков. — Ещё один непризнанный гений! То-то тебя к научным фрикам потянуло. Не те времена, профессор, чтобы любой бред выслушивать и публиковать из уважения к твоим сединам. Нет спроса, значит, хреновое предложение.

Профессор иронично посмотрел на полковника:

— А, может, просто потребитель — дебил?

— Не передёргивай, Пётр Вениаминович! Эдак ты всю страну в дебилы запишешь. А страна без твоих опусов как-нибудь обойдётся. На достойные предложения всегда есть спрос. А такие предложения рождаются не во фриковых альтернах, а современных научных центрах вроде Сколково.

Воздвиженский хрипло рассмеялся:

— Сколково?! Это который бизнес-инкубатор? Видел я тамошних цыплят…

— Не цыплят, профессор, а бройлеров, которые запросто склюют старых червяков типа тебя. Это молодые толковые ребята, а не замшелые пеньки, защитившиеся при Иване Грозном. Они прекрасно знают, что от любой теории нужна в первую очередь экономическая отдача. Не при коммунистах живём, Пётр Вениаминович, чтобы годами над всякой ахинеей корпеть, от которой и прибыли-то нет.