Безальтернативная история - Страница 20

Мимо Виктора, обрызгав грязью, пронеслась стайка чумазых ребятишек. Один из них, самый чумазый, повернувшись в сторону вросшей в землю избёнки, крикнул:

— Ванька, выходи! Там гэпэушники приехали. Дядю Мишу будут казнить за колоски!

Холодов ухватил чумазого за рукав. Тот недовольно затрепыхался:

— Отпусти, городской!

— Ну-ка, малый, проводи к сельсовету! — приказал начальственным тоном Виктор. — А не то самого в гэпэу отправлю!

Мальчишка испугался и повёл фатумиста по грязной улице к самой чистой избе в селе, над которой развевался кумачовый лозунг «За один колосок уничтожаем трёх врагов Советской власти!» Слава богу, ГПУ возле сельсовета не наблюдалось — не хотелось неприятных расспросов от силовиков. Всё верно, гэпэушники предпочитают казнить в подвалах, а за неимением таковых — в оврагах, подальше от глаз людских, а не в центре села.

Войдя внутрь сельсовета, Виктор оказался в полутёмной прокуренной комнате. Когда глаза привыкли к полумраку, он разглядел стол в центре комнаты, за которым сидела мужественная чернявая девица в красной косынке, кожанке и папиросой в зубах. Перед ней на столе матово блестел наган.

— Ты к кому, контрик? — осведомилась девица, неприязненно кинув взор на городской плащ вошедшего.

— К председателю, — осторожно ответил Холодов, с опаской глядя на наган.

Вспомнив, что советские люди очень любят всякие документы и прочие бумажки с печатями, он вынул из нагрудного кармана френча мандат и предъявил его девице. Пока она читала, фатумист пытался понять, секретарша это или нет. Слишком самоуверенно ведёт себя для секретарши.

Прочитав, девица, глубоко затянувшись, с достоинством представилась:

— Берта Соломоновна Шнайдер…

«Мемконтроль Израиля, ау!»

— …секретарь сельской партячейки и штатный осведомитель ОГПУ. Местная молодёжь меня зовёт Железной Бертой, — зачем-то добавила она. — А ты, значит, журналист? Будь моя воля, писака, я бы вашего брата через одного к стенке ставила! Контриков среди вас, борзописцев, как грязи в этой деревне!

— Мне бы председателя… — напомнил Виктор, испугавшись, что Железная Берта начнёт читать ему лекцию о международном положении или ещё что-то в этом роде, что часто бывает у советских прошляков в тридцатые годы.

— Председатель занят! — отрезала девица, метким плевком загасив папироску.

— Да мне ненадолго…

Железная Берта вздохнула, нехотя встала из-за стола, не забыв прихватить наган, и открыла дверь в соседнюю комнату.

— Степан! К тебе посетитель из города. По виду — вылитая контра.

Невидимый Степан невнятно промычал в ответ, и секретарь партячейки пропустила Виктора в соседний кабинет.

Председатель действительно был занят. На столе перед ним стояла наполовину опорожненная четверть мутной самогонки, захватанный стакан и миска с квашеной капустой, распространяющая кислый запах. Одной рукой председатель расстегнул матросский бушлат, обнажив несвежую тельняшку, другой наполнил стакан. Подняв осоловелые глаза на вошедшего, он пьяно обрадовался:

— О, братишка! Ну-ка, садись! Выпей со славным революционным матросом Стёпкой Чеботарём!

«Степан Чеботарь». В голове Виктора что-то промелькнуло. Вспомнились документы, с которыми его знакомил Бурлаков. «Жалоба. Я, Дмитрий Вячеславович Закоркин, хистактёр (последняя мемроль — революционный матрос Степан Чеботарь)…» Холодов осторожно вынул совромер и нажал кнопку. Огонёк загорелся не красный, как для прошляков, и не зелёный для совров. Горел жёлтый. Понятное дело, порожденец наш председатель.

— Где там… Ну-ка… — нетрезво суетился матрос, роясь в ящиках.

Наконец он выудил из недр стола второй стакан, не чище первого, и щедро плеснул в него самогонки.

— Давай-ка выпьем, братишка, за солёную Балтику!

Вообще в планах Виктора было убедить председателя согнать народ на митинг или собрание и незаметно прошерстить толпу селян совромером, чтобы вычислить Игнатьева. Но, похоже, славный революционный матрос, находящийся на должности председателя колхоза, был не в состоянии это сделать.

Собеседники чокнулись и выпили за солёную Балтику, закусив пахучей капустой. Виктор прислушался к внутренним ощущениям. Сколько лет по мемориуму ползал, а всё не мог привыкнуть, что вкус пищи и опьянение ощущаются как в реале. В голове зашумело.

— Надоело, братка, сил нет! — словно продолжая начатый разговор, выдал Степан. — Почитай, с семнадцатого года революцию делаю. Кровушки на мне как дерьма в привокзальном сортире! В Гражданскую мирное население на тот свет отправлял пачками, потом председателем поставили — опять казнить приходится. Начальство план по кулакам требует, а где их столько набрать? Вот и приходится для процентовки в распыл пускать и середняков, и бедняков, кто похозяйственнее. А всё ради чего? Ответь, братишка!

Холодову крайне не хотелось ввязываться в застольные философские беседы, он пробурчал в ответ нечто дежурное. Ответ матроса удовлетворил, и он разлил по второй.

— А я тебе так отвечу, брат! Обманули нас, русских людей, иудеи проклятые! — Чеботарь пустил по заросшей щеке скупую пьяную слезу. — Коммунизм, мать твою! Не коммунизм это, братка, а власть масонских лож. И не колхозы мы строим, а кибуцы, которые потом загребут под себя сионисты. Сам бы я до этого не допёр — образование слабенькое. Хорошо мой заместитель растолковал, Серёга. Он — мужик умный.

Очень интересный заместитель! Скорее всего, это тот, кто нужен Виктору и Мемконтролю. Как бы ещё выведать аккуратно, где он сейчас находится.